|
1. Жизнь
Живопись для меня лишь средство отойти от жизни.
Крик в ночи. Подавленное рыдание.
Застрявший в горле смех.
Руо
В ночь на 24 ноября 1864 года в своем родовом замке Боск родился один из величайших художников времени Тулуз - Лотрек. Все было приготовлено для наследника: колыбель, пеленки - муслин и кружева, кольца из слоновой кости, роскошное, достойное принца платьице для крестин. Новорожденного назвали согласно его высокому происхождению Анри - Мари - Раймон де Тулуз - Лотрек де Монфа. Счастливые родственники были уверены, что он будет жить, отрешенный от этого недостойного века, он посвятит себя благородным наукам, будет великолепным наездником, первоклассным охотником, обладателем лучших соколов и гончих собак. С честью будет носить свое славное имя, он никогда не посрамит свой древний род...
Тулуз Лотрек - его творчество и жизненный путь, который он прошел через столько трудностей меня сильно затронуло. Прочитав книгу Анри Перрюшо «Жизнь Тулуза Лотрека» я поняла для себя, что человек не смотря на все жизненные неурядицы и преграды, в душе должен оставаться всегда сильным, стойким, оптимистичен, как это хорошо получалось у Лотрека. Перрюшо очень правильно и точно описал его жизнь и его творчество. Тулуз идеально прошел через «лабораторию Перрюшо». Это воистину талантливый художник, с тонкой, ранимой душой. Конечно же, говоря о его матери Адель Тулуз Лотрек - она посвятила всю свою жизнь преданности материнской любви и сильным переживаниям за своего сына. Ведь она знала, что ее сын может быть обречен на болезнь «смешений кровей» и в какой-то степени чувствовала свою вину. Была замужем за своим двоюродным братом - графом Альфонсо Тулузом Лотреком. В то время такие браки были отнюдь не редки. Его мать была женщиной скромной, спокойной, образованной и очень интеллигентной. И любила безудержно своего сына Тулуза Лотрека. До конца своей жизни Тулуз был единственным смыслом ее жизни. Брак с отцом Тулуза был изнурителен. Совсем разные по нраву, воспитанию и жизненным позициям люди. Она его презирала, стеснялась и не могла терпеть его измен. В 1883 году Тулуз пишет портрет матери - «Графиня де Тулуз-Лотрек» - с первого взгляда на ее лице можно прочесть все разочарования, волнения, мучительное недоумение перед жизнью. Обыкновенная женщина, созданная для спокойной жизни, для простого счастья и вынужденная по воле суровой судьбы сносить все выходки мужа, которого, впрочем, она сама себе выбрала, смириться с тем, что ее сын – калека. Униженная и смирившаяся женщина, она ждет новых ударов судьбы и готова принять их, хотя и не без печали, но – раз такова Божья воля – кротко. И это можно было увидеть в написанном портрете. Все это привело в конечном итоге к разводу, пусть не официальному, но они больше не жили вместе. Тогда Анри был еще подростком. Отец Анри был неукротимого нрава, безумен, нерассудителен в поступках. Он мог подобно Сальвадору Дали одеться нелепо и необычно. Он был беспредельно отважен, привык держать себя выше всех, никогда не прислушиваясь к мнению окружающих. Мог спокойно на вокзале бросить жену и ребенка, сесть на лошадь и поскакать, куда глаза глядят. Несмотря на это Альфонс любил животных, в особенности лошадей, неоднократно участвовавший на скачках. Страстно любил женщин и охоту. Мнение мое об отце Тулуза Лотрека сложилось не самое приятное, думаю, он был самодовольным, опьяненным богатством и положением. Лотрек многого не понимал и просто боготворил своего отца. Он зачастую сидел возле отца, когда тот рисовал карандашом какую-нибудь лошадь в движении или понравившийся момент во время скачек. Да, отец Лотрека умел рисовать, это у них было в роду. Анри с жадностью в то время смотрел как карандаш в руке отца быстро и энергично, словно танцевал на бумаге и как по волшебству оживал рисунок.
2. Творчество и Монмартр
«Тулуз был необычайно дерзким, Он как никто подмечал смешные
и особенно хамоватые стороны в людях, он как настоящий француз умел «вспыхивать», гневаться и возмущаться, но душевное элегантность никогда не покидала его – он сросся с ней».
А. Бенуа
Монмартр 1882 года был еще почти таким, каким его описывал в «Октябрьских ночах» Жерар де Нерваль: «Мельницы, кабаре и зеленые беседки, тихие деревенские уголки, спокойные улочки с хижинами, сарайчиками и густыми садами, зеленые луга, прорезанные глубокими оврагами, на дне которых вдоль глинистых берегов текут ручьи. Постепенно смывая небольшие островки зелени, на которых пасутся козы, объедая на скалах листья аканта; маленькие девочки с гордым взглядом и поступью горянок пасут их, играя в свои игры». Садики. Грабовые аллеи. Пустыри. Монмартр еще не так давно был пригородом – его присоединили к Парижу лишь двадцать лет назад, в 1860 году, и поэтому этот район столицы все еще сохранил провинциальный облик. Тишиной, широким горизонтом, открывавшимся с холма, каким-то особенным освещением, а также дешевизной жизни Монмартр привлекал многих художников. Постепенно то тут, то там появлялись мастерские. После 1870 года Монмартр стал менять свой облик. На вершине холма медленно строилась церковь Сакре-Кёр, которую было решено возвести после поражения 1870 года. В нижней части Монмартра появились такие кабаре, как «Ла гранд пинт», «Ле плю гран бок», «Оберж дю клу». На бульваре Рошешуар, в кабачке под названием «Ша-Нуар», открытом неким Родольфом Сали, с недавнего времени встречались поэты, куплетисты и художники. Кроме того, на Монмартре было много заведений, где танцевали. Продолжали танцевать в «Мулен-де-ла-Галетт». Там сохранилась еще деревенская обстановка и даже две из тридцати мельниц, крылья которых некогда крутились на холме. Танцевали и на бульваре Клиши в «Рен-Бланш» и «Буль-Нуар», возникших еще в эпоху Второй империи и уже доживавших свои последние деньки, в то время как «Элизе-Монмартр» благодаря энергии нового хозяина притягивал своей развеселой музыкой толпы гуляк. Монмартр становился все оживленнее. В поисках женщин легкого поведения (а их здесь было все больше) в этот отдаленный район Парижа потянулись кутилы, перед кабачками и кафе при желтом свете фонарей теперь то и дело возникали драки между какими-то подозрительными личностями. Постепенно Монмартр становится центром жизни Лотрека. Это говорит о том, что там собирались все слои общества. Естественно, Лотрек влюбляется в Монмартр, лишь оттого, что от части он являлся его частью. Он не один, считал, что жизнь и люди не могут быть идеальны во всем, как это обычно принято в эстетическо-духовном плане.
Тулуз Лотрек – по темпераменту был флегматичен, трезво смотрел на мир и его действительность, правильно оценивал свои жизненные позиции, открытым часто вспоминал прошлое, был сдержанным, и в то же время в нем чувствовалась некая ирония ко всему происходящему, сарказм, цинизм, острый ум. Думаю, в душе он был на самом деле ранимым и слабым человеком. Легко привязывался к людям и с трудом расставался. Под маской циничного и улыбающегося лица скрывалась его закомплексованность, сжатость, боязнь одиночества и смирение со своею болезнью. Анри Перрюшо пишет о Лотреке в некой жалостливой форме. Думаю, возможно, и он сам в душе его горько жалел, в особенности как мужчина мужчину. В своем творчестве Лотрек, похож на одержимого искусством. Сильное его желание рисовать, зародилось еще с глубокого детства, ведь его отец, дядя и другие родственники умели рисовать. После того, как он узнает, что «жизнь его кончена» - полностью решает посвятить себя живописи, графике. «Жизнь кончена» - означает, что Тулуз хотел быть как его отец и просто жить так, как подобает их положению в обществе. Не будем забывать, что он произошел из аристократической семьи. Считаю, что, занимаясь творчеством, в частности живописью, он хотел утвердить себя как в своих глазах, так и в глазах окружающих. Да, он не хотел прозябать в бездеятельности, от злобы и жалости к себе превратиться в скучное, тучное, серое существо. И единственным, что у него было, по его мнению, это его острота зрения. Но я думаю, обладая своим талантом, помимо живописи он мог бы проявить себя в литературе, стать гениальным писателем. В какой-то степени я вижу в Тулузе его жалость к себе, других слов трудно подобрать. Это можно объяснить тем, что с детства он жил в достатке и роскоши и теперь ему было сложно сделать какой то определенный выбор для себя, добиваться своей цели, зная, что он «обречен» быть калекой. Что значит обречен? Неизбежность его болезни? Он хотел этим сказать, что никогда не будет таким как все.
Монмартр многие обходили стороной, и в тоже время их тянуло туда. Это была сама гуща событий и человек незнающий Монмартр мог войти туда и выйдя из него остаться ни с чем. Неудивительно, что Лотрек чувствовал себя там свободно. Ему было нечего терять. И он только писал и писал картины. В портретах он был удивительно силен. Его интересовал человек, вернее – индивидуум. Человек в повседневной своей жизни, на лицо, на фигуру, которого годы и испытание наложило свой отпечаток, характерный для этого человека, свойственный только ему. В работах Лотрека я вижу проницательный взгляд художника, который безжалостно снимает с лица внешний лоск, и показывает человека таким, какой он есть на самом деле. Лотрек в творчестве был разносторонним человеком. Он умело мог использовать несколько техник сразу и выглядело это просто поразительно красиво. Ближе всего Тулузу была графика. В рисунках, пусть, даже если это карандаш, пастель, сангина, тушь, акварель или смешанная техника – можно увидеть силу его мыслей, остроту зрения, движение линейного рисунка, словно это все было нарисовано на одном дыханий. Я бы сравнила это с танцем, быстрым, ритмичным и горячим!
В Лотреке, меня, прежде всего, восхищает его блистательный дар моментально улавливать движение, передавать живость мимики, характерное или случайное выражение лица. И кажется порою, что в скорости реакций рука опережает глаз Лотрека, фиксируя стремительный переходы, перемены состояний натуры. Действительно, его можно считать подлинным виртуозом афишного, ракурсного рисования – что особо было всегда трудно для художников. Такая виртуозность, несомненно, результат поразительной профессиональной тренированности руки и глаза, непрерывного, никогда не прекращавшего визуального познания натуры карандашом или пером в руке. Он был непревзойденным мастером, прежде всего плакатного линейного рисунка, и линия его предельно красноречива – то задиристая и острая, твердая и ломкая, извилистая и нервноспутанная, то тающая, одновременно отражающая в широком диапазоне свойства натуры и ее эмоциональное восприятие Тулуза. Если говорить о плакатной живописи Лотрека, в этом есть некая оригинальность. Именно своеобразие его живописного стиля – линейного рисунка и цвета. Он пишет легкими длинными мазками, цветными, будто шевелящимися штрихами, то «обегающими» форму экспрессивным контуром, то распадающимися на мелкие пятнышки, так что возникает впечатление, словно афиша или плакат находится в «постоянном» движений. Думаю, дело состоит в самой его технике. У него уже начал вырабатываться свой «Лотрековский» почерк – непохожий на других. Работал он обычно сильно разбавленными красками, обретающие чуть ли не консистенцию гуаши. Вот отсюда свобода и быстрота движения кисти, стремительный темп «тающих» линий мазков, тонкий, красочный слой, через который часто просвечивает цвет основы. Непринужденно он переходил в рамках одного произведения графической четкости к колористической сложности, от дробности к обобщенности. Лотрек создал свой стиль – броский, строящийся на эффекте внезапности; на неожиданности сопоставлений предельно обобщенных плоских силуэтов, изящных грубых форм. В 1888 году Лотрека пригласили принять участие в выставке. Он ликовал. На Брюссельскую «Группу Двадцати», самую активную ассоциацию нового искусства, Лотрек прислал 11 полотен и 1 рисунок. Лотрек работал все более и более плодотворно. Он увлеченно писал картину за картиной – сцены в «Элизе - Монмартр», портреты, этюды с танцовщиц и клоунов. Осенью он написал большую картину – размер ее 1:2 м. : на арене цирка Фернандо гарцует наездница, а мсье Луаяль с хлыстом в руке подгоняет лошадь. В этой картине – картине мастера, хотя художнику всего 24 года! Композиция решена, смело и необычно, здесь Лотрек как будто нашел свою формулу, освоил «ремесло штукатура». Порвав окончательно с натуралистической передачей видимого, с законами перспективы, а также с открытиями импрессионизма, Лотрек, взяв от японцев то, что ему было нужно, по-своему решил пространство и передачу движения ритмом контурных линий, очень выразительных и произвольных. Его стиль определяли цветные валеры, подчиненные основному тону картины. В этих работах он сочетал технику Ван Гога с приемом Раффаэлли. Прием состоял в том, что на листы картона тонким слоем наносилась сильно разбавленная растворителем краска. Картон впитывал ее, и она приобретала матовую фактуру пастели. Смелыми, широкими, раздельными мазками Лотрек записывал фон. Работая в цвете, он рисовал кистью, поэтому работы его приобретали острую характерность, на что не могли претендовать произведения, решенные более мягко, обычными методами. Лотрек выработал свой почерк. В середине лета Лотрека ждала большая, настоящая радость. Напечатав в «Курье франсе» рисунок с композиции «Похмелье, или Пьяница», Лотрек подарил его своим дальним родственникам, неким Дио. Однажды Дега, увидев у Дио рисунок Лотрека, долго, внимательно рассматривал его, а потом с грустью в голосе заметил: «Подумать только, это сделал молодой, а мы столько трудились всю жизнь!» Лотрек получил огромное удовлетворение, услышав из уст Дега комплименты, но больше они не встречались. Дега не принадлежал к числу людей, которые ищут знакомства. В январе 1890 года Лотрек снова получил приглашение принять участие в брюссельской выставке «Группы двадцати» и на этот раз поехал в Бельгию сам. Его сопровождал друг по «Мулен Руж» Морис Гибер. Здесь он представил 5 полотен: этюды женщин и картину «В Мулен-де-ла-Галлет», которую он, видимо, ценил, так как уже показывал в Салоне независимых. В брюссельской выставке приняли участие также Ренуар, Синьяк, Одилон Редон, Сислей и даже Сезанн, приславший из Экса 3 свои работы. Были на этой выставке и работы друга Лотрека – Ван Гога. Лотрек жил в каком-то головокружительном темпе. Но вот перед Лотреком открылось новое поле деятельности: его друзья предложили ему подготовить к открытию сезона афишу с рекламой их кабаре. Он очень обрадовался предложению. Лотрек, которого всегда в первую очередь притягивали индивидуальности, решил рассказать о звездах представления, воплощавших в себе всю его суть, подчеркнуть их значение, их роль в спектакле, что в те времена признавали немногие. Плакат раскрыл перед Лотреком неожиданные возможности. Художник обладал необходимыми плакатисту данными – чувством монументальности, декоративности, необходимой экспрессией стиля и острым, метким контуром. Лотрек работал над плакатом увлеченно, с большой тщательностью. Группа зрителей у него решена большой сплошной черной массой, контур ее – искусная арабеска, четко вырисовываются цилиндры и женские шляпки с перьями. На переднем плане – Ла Гулю в розовой блузке и белой юбке. Голова танцовщицы, золото ее волос выделяются на фоне этой темной массы. На ней сконцентрирован весь свет, она олицетворяет собой танец, является основной, характерной для кадрили фигурой. На первом плане, в углу, напротив Валентина, взлетает подол какой-то танцовщицы. В конце сентября афиша была расклеена по Парижу и произвела огромное впечатление. Она поражала своей силой, свежестью композиционного решения, мастерством, броскостью. Рекламные экипажи, которые разъезжали по Парижу с этой афишей, осаждала толпа любопытных. Все старались расшифровать подпись художника. Лотрек уже 3 года назад окончательно расстался со своим псевдонимом Трекло, но подпись у него была неразборчивая. Отрек? Или Лотрек? На следующий день о нем уже знал весь город. Он стал знаменит. Во всяком случае, как плакатист. Лотрек часто выставлялся. В январе 1892 года он посылает работы в «Группу двадцати», сразу же вслед за этим выставляется в «Вольней» и у Независимых. Отзывы о нем в прессе хорошие, иногда просто великолепные. Лотрека стали понимать и ценить.
3. Дом на улице…
В действительности, в те годы благодаря господству натурализма в литературе проститутки стали героинями многих произведений. Гюшманс в 1876году выступил роман «Марта, история проститутки», Эдмон Гонкур в 1877 году «Проститутка Элиза», Эмиль Золя в 1880 году «Нана», Мопассан 1881 году «Заведенье Телье». Что касается художников, то все времена многие из них писали натурщиц из этой среды, взять хотя бы Карпаччо и Вермеера, Франса Гальса и Караваджо, Константина Гиса и Фелисьена Ропса. Сценам публичных домам посвятил большое количество своих монотипиях Дега. Ван Гог в свое время писал в притонах как Эмиль Бернар и Рафаэли. «…обездоленность Лотрека и обездолленость этих женщин, объединила их, породила их между ними нежные отношения, которых были лишены, и он, и они…» - как точно подобрал слова Анри Перрюшо. Лотрек чувствовал среди этих женщин частичкой их самих, ведь они как и он не приняты обществом, общественными рамками. Он видел в них, то, чего многие не в силах понять, разглядеть. Видел замкнутый ото всего мир, который никто не смог бы раскрыть и заглянуть внутрь. Считал их нежными и сентиментальными, внимательными и добрыми… Можно много писать о том, как Лотрек был восхищен ими, ведь, прежде всего перед ним стоял человек, а не его социальное положение. Да, он жил в доме терпимости. Там он писал, там ел, там ночевал. Лотрек был не из тех, кто ищет скандальной известности, хотя в его пренебрежении общественным мнением и была доля фанфаронства. Его эксцентричность – в подлинном значении этого слова – просто кокетство. И сам он подчеркнуто никогда ничему не удивлялся. Образ жизни Лотрека приводил в ужас его родных – они видели, как он опускается, но он ничего не мог поделать с собой. В его поведении не было ничего преднамеренного, он просто шел путем, предначертанным ему судьбой. У него, как и у Ван Гога, не было выбора: ему приходилось довольствоваться теми женщинами, которых можно было купить за деньги. Отверженный и презираемый, он тянулся к таким же отверженным и презираемым. Создается впечатление, что Лотрек в глубине души считал себя самым счастливым мужчиной, воспользовавшись тем, что он был карликом, что он не был опасен в этом доме, так считала содержательница дома мадмуазель Бланш. Думаю, что Лотрек любил женщин, любил так, возможно никто не любил. Могу заметить, что в своем произведение Анри Перрюшо, скрыл о Тулузе многие факты, в частности о его жизни в доме терпимости. Перрюшо писал лишь то , что к нему женщины из дома терпимости относились с уважением, да это так, но проживание там, отнюдь не было бесплатным, Лотрек платил за свое прибытие там вдвойне, чем обычные посетители, плюс к этому оформлял стены, получал заказы от самой содержательницы мадмуазель Бланш.
До дома терпимости Лотрек жил в одном доме, где жил Дега. Дега был человеком малообщительным, не нуждался в общений. У него была женщина Мари-Клементина Валадон, позже взяла себе имя Сюзанна, которая в последствий безумно полюбила Лотрека. У них завязались отношения. Она была женщиной слабой, часто прикладывалась к выпивке. У Мари-Клементины Валадон была изящная фигурка, красивое, пикантное лицо. Мари нравилась любовь. Она занимала в ее жизни большое место. Вид Лотрека, его уродливая внешность, его страстная натура не отпугнули ее, а скорее наоборот – привлекли. Она стала любовницей Лотрека. Оба они, казалось, были созданы друг для друга. И эта плебейка и потомок графов де Тулуз были абсолютно свободны от каких-либо предрассудков. И он, и она трезво смотрели на действительность. Валадон ценила талант Лотрека, острый глаз психолога, трезвость взглядов, его неумение писать «красиво», его зачастую бичующие карандаш и кисть. Лотрек написал два портрета Мари. Он не польстил ей. В портретах Лотрека у Мари резкие, жесткие черты лица, такие, какими они станут, когда она утратит прелесть своих двадцати лет. У нее не по возрасту печальное лицо, сжатые губы, мрачный, устремленный в пространство отсутствующий взгляд. Острый подбородок и вся ее поза – нервная, напряженная – свидетельствуют, несмотря на узкие плечи, на тонкую, непропорционально длинную шею, о силе воли, скорее мужской, чем женской. Тем не менее она безудержно любила Лотрека. Чтобы женить его на себе, инсценировала самоубийство. Узнав об этом, Тулуз, тут же прерывает отношения. Я думаю, что он просто не любил эту женщину, и лишь, чтобы доказать всем, что и он может быть любим имел эту связь с Сюзанной.
Женщины из дома терпимости перед моими глазами проходят в виде портретов и рисунков Лотрека. Он относился к ним с такой же ничтожной жалостью, с какой относиться к себе. Это жалость – неизбежности и реальная как сама жизнь Лотрека. Работы Лотрека ни в коем случае не могут рассматриваться как документы, как летопись проституции. Прежде всего, это произведения искусства, но они, кроме того, являются своеобразным материалом защиты. Лотрек потому так упорно показывал проституток вне их ремесла, что хотел подчеркнуть, что они – обыкновенные женщины.. Все свои наблюдения Лотрек решил использовать в большой композиции. Он написал мягкими, теплыми цветами – пурпурно-фиолетовым, бледно-розовым, приглушенным красным – гостиную на улице Мулен, огромный диван и на нем сидящих в ожидании посетителей девиц.… Кажется, что в этом зале с большими колоннами женщины, отрешенные от времени, застыли в сказочном дворце волею какого-то волшебника – все это в картине «Салон на улице Мулен» (1894-95).
4. Последние годы жизни
Работа, дома терпимости, алкоголь. Случалось, и нередко, что он пил, чуть ли не до утра, а затем его друзья, которые теперь ходили за ним по пятам, увозили его совершенно пьяным домой. Один он не добрался бы. И все-таки почти беспробудное пьянство не умаляло работоспособности и таланта Лотрека. Оно только крало у него время. В свои лучшие минуты Лотрек продолжал быть самим собой, таким же остроумным, веселым выдумщиком, очаровательным шутником. А теперь это случалось с ним часто. У него был вид человека, которому нечего больше ждать от жизни. Один из его друзей застал его однажды в таком отвратительном виде в «Ла сури». Вокруг сновали женщины в мужских костюмах. Унылое зрелище. «Слюна стекала по шнурку пенсне и капала ему на жилет». Наутро Лотрек просыпался, как ни в чем не бывало. Его друзья еще спали, а он уже принимался за работу. Его можно было увидеть либо у Стерна, нового издателя его литографий, склонившимся над камнем, либо на улице Мулен, где он, глядя на спящую девицу, уверенной рукой набрасывает ее портрет. Лотрек работал все меньше и меньше. В 1897 году он написал всего около пятнадцати полотен, да и количество литографий тоже намного уменьшилось. Алкоголь, видимо, притуплял эмоциональность художника, ослаблял его потребность писать, и теперь Лотрек мог подолгу почти не работать или даже не работать совсем. Его жизнь была короткой и драматичной. Лотрек ни на минуту не забывал о своей трагедии, но скрывал это, боясь вызвать жалость. Обиженный судьбой калека был истинным аристократом духа, и многие, даже самые близкие ему люди не всегда догадывались о его мучительной ране. Пожалуй, трудно найти человека, который бы так предельно ясно осознавал свою участь и относился к ней так трезво. Он почти перестал есть, слабел, худел. Он еще пробовал смеяться, зло шутить. Эта кипучая лихорадочная деятельность длилась недолго. В конце марта болезнь напомнила о себе. Лотрек свалился: у него отнялись ноги. Приступ был короткий и в общем не тяжелый. Довольно скоро Лотрек более или менее оправился. Его лечили электричеством, давали внутрь рвотный орех. Болезнь уже дважды укладывала художника в постель. Второй приступ, хоть и незначительный, предупредил его об опасности. Третий будет беспощаден, это Лотрек знал, и ему хотелось увидеть перед смертью Париж. Пятнадцатого апреля Лотрек вернулся на авеню Фрошо. Его вид поразил друзей. Как же он сдал за эти несколько месяцев! «На кого он похож!» – огорченно восклицали знакомые. От Лотрека осталась одна тень. Он еле ковылял, с трудом переставляя ноги. Одежда висела на нем, как на вешалке. Лотрек разобрал залежи в своей мастерской и извлек оттуда все полотна, картоны, картины на дереве, все, что накопилось у него за многие годы работы. Он приехал перед смертью в Париж, вероятно, еще и для того, чтобы бросить последний взгляд на свои произведения, сделать последний мазок. За то время, что он пробыл в Париже, он закончил многие эскизы (некоторые из них были начаты несколько лет назад), критически пересмотрел все картины, поставил свою монограмму и подпись только на хороших, с его точки зрения, работах. Пятнадцатого июля, уезжая из Парижа, Лотрек закрыл за собой дверь в мастерскую, где перед отъездом он навел такой порядок, что от нее уже веяло музейным холодом. Графиня Адель его мать, которая немедленно приехала и, выполняя желание сына, увезла его в замок Мальроме. Они прибыли туда 20 августа. Постепенно паралич сковал все тело. Лотрек уже не мог ходить, не мог сам есть. Его вывозили в парк в кресле-каталке. К обеду он возвращался в столовую. . Его руки висели плетью, они перестали быть руками художника. Он почти совсем оглох. Он больше не смеется, совсем не смеется. Очень мало говорит. Ничто его не интересует. У него больше нет желаний, никаких желаний. Он кажется таким крошечным в огромной постели. Он лежит под простыней – жарко! – уставив взгляд в потолок. Тридцать семь лет! Ему скоро исполнится тридцать семь лет. В этом возрасте умер его друг Винсент, в этом же возрасте умерли Рафаэль и Ватто. Лотрек бредит с широко раскрытыми глазами. Стоит удушающая сентябрьская жара. Воздух в Мальроме липкий, как сироп. Ставни обоих окон прикрыты, чтобы в комнату не проникало солнце, чтобы там было хоть чуть свежее. Мухи жужжат, не дают больному покоя. Время от времени он пытается приподняться и отогнать их, но у него даже для этого уже не хватает сил. Простыня давит, словно она свинцовая. Лотрек дышит все тяжелее. В два часа пятнадцать минут ночи сердце Лотрека остановилось. Лотрека похоронили на кладбище Сент-Андре-дю-Буа, около Мальроме. Позже графиня Адель из опасения, что это кладбище будет ликвидировано, перенесла прах сына в соседнее местечко, в Верделе.
Источник: www.stihi.ru
|
|